Эрнст Юнгер

Статья из сборника статей Эрнста Юнгера.

Время судьбы (2 января 1927 года)

Время судьбы¹ не поддается вычислению и измерению посредством часового механизма; все, что в нем происходит, несовместимо с надежностью и непогрешимостью эксперимента. Время судьбы — не астрономическое время. Можно точно измерить, за какое время свет, испускаемый какой-то звездой, достигает нашего глаза, и равным образом можно определить, сколько времени потребуется кровельщику, чтобы долететь с четвертого этажа до мостовой. Однако ни одному, даже самому совершенному мозгу не под силу вычислить, что в то же самое время происходит в душе кровельщика. Описанию именно такого события посвящен один трехсотстраничный роман, однако и трех тысяч страниц, наверное, оказалось бы мало. Тонущие проживают за какие-то секунды и сотые доли секунд всю свою жизнь еще раз, перед их глазами проносятся самые разные факты, события, обрывки мыслей. Двенадцатичасовой сон равен секунде, в опьянении атакой, да и в любой серьезный момент жизни, мы тоже не замечаем времени. А для того, кто сидит под обстрелом в окопах, оно длится бесконечно. Время летит, время тянется, отдельный человек умирает, гибнет народ — время стоит. Это и есть время судьбы. Конечно, пока длилось падение кровельщика, часы в его кармане продолжали тикать, но то была незначительная деталь в бесконечности пространств и времен, которые он преодолел. Теория относительности устанавливает для наблюдателя особое время. Ученые ведут на эту тему дискуссии, но нам до них нет дела. Ясно одно: любое измеряемое время находится во времени судьбы. Время судьбы включает его в себя, но это далеко не все, что оно включает.

Ход часов судьбы непостоянен. Иногда стрелка на циферблате движется еле заметно, а иногда вращается с бешеной скоростью. В календаре судьбы бывают ничем не выдающиеся десятилетия, бывают и годы, когда один праздник сменяется другим. Бывают дни и часы, которые при определенном стечении обстоятельств могут длиться сотню лет. И наоборот, совсем иначе переживаются мгновения битвы, когда в жертву судьбе приносится кровь, и мгновения мира, когда скрепляется печатью история. Так из недр судьбоносного времени тихо рождаются новые, пока еще незримые формы будущего. «Роса падает на траву глубокой ночью»². Если астрономическое время измеряется математически фиксируемыми движениями, ходом планет, струйкой песка в песочных часах иди шествием стальной стрелки по циферблату, то течение времени судьбы не поддастся никакому вычислению, оно всякий раз различно, как различны линии судьбы. Их нельзя измерить, но можно оценить. Часы судьбы — это и есть жизнь, а ее стрелки приводит в движение живая сила. Время судьбы — субъективная противоположность объективного времени. Поэтому осознавать его значит быть не объективным, не измеряющим, не «справедливым», а субъективным, оценивающим, «несправедливым» человеком. Это значит чувствовать, когда пробил час. Но видеть и слышать, то есть знать это, никому не дано.

В крошечном промежутке времени судьбы, который мы называем историей, историей человечества, поток судьбы неразрывно связан с кровью, подобно тому, как электрический ток нуждается в металлических проводниках. И здесь, по аналогии с системой химических элементов, физических свойств и подвидов животных, можно выделить множество ответвлений этого кровотока — от великих артерий культур до мельчайших капилляров отдельных индивидов. Параллельно с кровеносной системой формируется и сознание новых необходимостей, особый характер, особое чувство судьбоносной закономерности. Процесс формирования нового характера — одно из самых удивительных чудес в мире судьбы, объяснить которое не под силу рациональным методам дарвинизма. Особый характер возникает внезапно, и первое его величественное появление на сцене судьбы не проходит незамеченным. Красный глазок инфузории уже включает в себя возможности всех будущих глаз, Гёте задумал Фауста еще в юности, одна картина Грюневальда³ содержит в себе весь современный натурализм и экспрессионизм, а стиль первого сражения, которым молодой народ заявляет о себе в истории, предвосхищает стиль последней битвы, после которой он уходит со сцены. Причем неважно, идет ли речь об отрядах всадников, эскадрах военных кораблей, танках или самолетах.

В вечном потоке великого времени судьбы каждая органическая единица имеет свое особенное время судьбы. И если для одного солнце только восходит, то для другого оно стоит в зените, тогда как для третьего наступает холодная ночь. И только боги возвышаются над временем судьбы, они вечно молоды и полны сил. Образ Вечного жида — потрясающий символ нашей жизни, обреченной на жалкое прозябание после того, как исполнился ее земной смысл и истекло отведенное ей время⁴. Невозможность умереть — величайшее проклятие для смертного, поэтому великие герои и святые с радостью принимают свой смертный час.

Отдельный человек живет не только в своем времени.  Одновременно он пребывает во времени своего рода, своего народа и своей культуры, и эти разные пробиваемые времена — один из главных источников драматического конфликта. Сын моложе отца, ибо каждый из них вовлечен в свое личное время судьбы. Однако он старше отца в смысле включенности в общее для них обоих время рода. Мы должны переживать это особенно интенсивно, поскольку наше время судьбы, в отличие от предыдущего поколения, ушло далеко вперед. Форму общей необходимости поколений мы называем традицией, а ее живое ядро — смыслом традиции. Последнее означает не что-то сформировавшееся, а постоянно развивающееся в великом потоке времени судьбы, то есть сам характер кровотока, смысл которого исполняется во времени — сплав будущего и прошлого в раскаленном очаге настоящего. Нынешнее поколение будет жить в духе традиции, если ему удастся сочетать личную необходимость с высшей необходимостью поколения. Каким образом — совершенно неважно. Революция разрушает традицию как форму, но именно поэтому исполняет смысл традиции⁵.

Народы, разделяющие судьбу одной и той же великой культуры, тем не менее остаются в своем времени судьбы. Одни народы живут медленно, другие — быстро. Мы, немцы, — медленно живущий народ. Наше государство, Imperium germanicum⁶, как высшая и совершенная форма национального характера, еще не нашло своего воплощения. Мы моложе других в отношении времени судьбы; пусть мы родились одновременно с другими, но наша жизнь протекала более медленно, глубоко и страстно. Отталкиваясь от чувства собственного превосходства, гордясь своей отточенной формой, другие народы упрекали нас в ходе последней войны в варварстве, что помимо обычной ненависти обнаруживало изрядную долю уважения. В этом слове отразился страх перед молодым, близким к истокам, бурным и опасным потоком крови, которому только предстоит пожинать свои плоды. И естественно, что в сознании другого времени судьбы эта кровь выступает как воплощение зла.

Куда бы мы ни отправились, всюду мы соприкасаемся с другим, чуждым нам временем. Сухие листья, что шуршат под ногами, растоптанные жучки, комариные стайки в воздухе, журавлиный клин высоко в облаках, — все живое следует своим правилам, живет по своим законам. Всюду различный ритм и разная продолжительность жизни — от капли воды, которая испаряется за несколько часов, до космических тел, для которых тысячи лет словно пара секунд. Но дело не только в богатстве движений. Каждый индивид сопряжен с ходом высшего времени судьбы. Он не только вращается вокруг собственного центра, отсчитывая дни и ночи, минуты и часы, но и подобен движущимся вокруг планет спутникам, которые не привязаны к траекториям центральных светил, почему и возникают изгибы и пересечения судеб. И простому смертному они неподвластны.

Но мы уже сказали: человек определяет свое положение во времени судьбы, оценивая, а не измеряя. Человек чувствует, молод он или стар, принадлежит ли он будущему или прошлому, находится в стадии цветения, созревания или увядания. Человек живет в добром старом времени или мечтает о лучшем будущем: свое, настоящее кажется недостаточно важным. Или же человек носит свое время в себе и по нему выставляет часы в городе и деревне. У каждого человека свой календарь праздников, и нам приходится делать довольное лицо, приходя на праздники к другим. Человек живет в традиции и замечает чужие даты лишь в той мере, в какой они связаны с его собственными.

А поэтому мы должны активно отнестись к нашему времени, наполнить его жизнью. Так увидим же в нем смысл, наш смысл, нащупаем красные нити крови, которыми мы привязаны к нашему времени! Осознаем с гордостью великое время судьбы, общее для нас и наших отцов! Но как поколение мы отдельны от них. Время, проведенное нами в борьбе, требует от нас желать иначе, даже если мы стремимся к одним и тем же целям. Отмежуемся от реакционеров и романтиков, утопистов и улучшателей мира — они живут не в нашем времени. Действовать, желать необходимого — того, чего хочет судьба, — мы можем только в нашем времени. Пусть оно кажется трудным, отвратительным и дурным — мы говорим ему «Да», как сеятель говорит «Да» своей пашне. А где нам еще быть, если не в нем? Любой спор со временем, в котором живешь, есть не что иное, как признание собственной слабости. Так позаботимся о том, чтобы наше время вступило в права, — и никакое другое!

Примечания

1. Проблема времени — одна из центральных в творчестве Юнгера. Позднее ей будет целиком посвящено эссе У стены времени (1959).
2. Пассаж из Так говорил Заратустра (глава «Самый тихий час»): «Роса падает на траву, когда ночь всего безмолвнее» (Ницше Ф., Так говорил Заратустра, пер. Ю. М. Антоновского, в: Сочинения в 2-х т., т. 2, М.: Мысль, 1990, с. 106).
3. Матиас Грюневальд (ок. 1480-1528) — немецкий художник, создатель знаменитого Изенхаймского алтаря.
4. Отстраняющая фигура Вечного жида, или Агасфера, появляется еще раз в Рабочем, в главе «Упадок массы и индивида»: «Для Агасфера, заново начинающего свое странствие в 1933 году, человеческое общество и его деятельность представляет собой странную картину […]. Какая же картина предстает перед бесприютным сознанием, которое оказывается загнанным в центр одного из наших больших городов и словно во сне пытается разгадать присущую процессам закономерность? Это картина возросшего движения, сурового и не взирающего на лица. Это движение зловеще и однообразно; оно приводит в действие механические массы, чей равномерный поток регулируют звуковые и световые сигналы. Педантичный порядок накладывает на этот хорошо смазанный, вращающийся механизм, напоминающий ход часов или вращение мельницы, печать осознанности, точной рассудочной работы; и все-таки целое представляется какой-то игрушкой, каким-то автоматическим времяпрепровождением?» (Юнгер Э., Рабочий. Государство и гештальт, пер. с нем. А. В. Михайловского, СПб.: Наука, 2000, с. 162).
5. Мысль Юнгера о традиции и революции, а также идея «молодого народа» обнаруживает значительное влияние Артура Меллер ван ден Брука, писателя и интеллектуала, виднейшего представителя «консервативной революции». В духовной биографии Мёллера как бы соединилось наследие вильгельмовской эпохи, включая «идеи 1914 года», с интеллектуальным потенциалом «нового лагеря», сформировавшегося после войны. Принадлежа к «молодому» поколению, Мёллер был готов порвать с традициями и условностями «буржуазно-христианского» мира и творить совершенно новую культуру, не противоположную научно-технической, а являющуюся выражением «воли времени». Вместе с тем он писал о «необходимости традиции»: если XIX век был веком эксперимента, то ХХ-й снова станет веком традиции, что будет означать «включение в широкую духовную взаимосвязь, отторжение всего рудиментарного и фрагментарного» (Moeller van den Bruck A., «Die Notwendigkeit der Tradition», Der Tag, 5. August 1915). Идея «молодых народов» восходит к Дневнику писателя Ф.М. Достоевского, который относил к ним Россию и Германию. Мёллер вместе с Д.С. Мережковским предпринял издание Полного собрания сочинений Достоевского на немецком языке и этим значительно способствовал популяризации идей русского писателя в Германии.

6. Германская империя (лат.)

*

«Die Schicksalszeit», Arminius. Kampfschrift für deutsche Nationalisten, München. 8. Jg., № 1 vom 2. Januar 1927, S. 57